Песня пяти ветров (глава 15, страница 2)

Оглавление

Предыдущая страница

Предыдущая глава

Следующая глава

Ренгард хотел что-то ответить, но тут заиграла другая музыка - красивая и немного грустная, и он сразу узнал балладу об ушедшей осени. Слуги начали сменять блюда, внося в зал сладкое. На столе появлялись печеные в меду яблоки в шапках из сахарной глазури, наполненные орехами и изюмом, при виде которых Диневал сразу оживился и положил себе в тарелку сразу три штуки. За ними следовали сушеные сливы, засахаренный инжир, целые горы орехов в меду, сладкие вина и янтарные ягоды в соку.

Но всеобщее внимание привлекли не сладости, а появившийся в дверях залы принц Марк в белом бархатном дублете, расшитом золотом. На его рукавах виднелись прорези, усыпанные черным ониксом, а на шее висел медальон из красной меди с чеканкой герба Архонов.

Принц извинился перед всеми за то, что заставил ждать, и сел на свое место рядом с младшим братом. Его голос звучал ровно, но в нем чувствовалось какое-то напряжение. Не замечая вопросительных взглядов родни, названный наследник престола принялся за еду, сразу положив себе большой кусок кабанятины, которую еще не успели унести. На сидящих в зале он старался не смотреть, зато те украдкой то и дело посматривали на юношу, словно чего-то ожидая.

Ренгард оказался к принцу ближе всех - между ними сидел только маленький Алдар, и смог получше разглядеть его лицо. Красивое, с ясными голубыми глазами, похожими на два топаза, гривой тёмных кудрявых волос, прямыми скулами и выдающимся слегка подбородком - чем-то он даже напомнил ему Экорджа, и наместник слабо хмыкнул, заметив, как все-таки дети Архона похожи между собой.

Музыка тем временем стихла - какой-то рыцарь крикнул, чтобы сыграли Турнир у ворот, но ему тут же возразил оруженосец Рэдвудов, который хотел услышать Войну хоббов. Завязался спор, но тут со своего высокого места встал лорд Кейрон. Он поднял руку, призывая к молчанию, а потом достал из кошеля на поясе пять золотых монет и кинул в руки молодой белокурой певице.
-Я думаю, что благородные рыцари не возразят, если столь очаровательная леди споет нам без этого шума и звона, - он кинул взгляд на лютни и барабаны. - Ваш голос куда прекраснее бряцанья всех этих штук, дорогая.

Девушка робко улыбнулась, но монетки спрятала. А потом улыбнулась шире и запела. Ее нежный голос поплыл под сводами зала, чаруя и увлекая в мир баллады - красивой и светлой.

Ренгард хотел послушать песню, но его мысли все время отвлекались на старого Диневала, который теперь сидел рядом и, надломив хрупкую корочку сахарной глазури, выедал из печеного яблока начинку. Много ли еще связывало этого человека с отцом? И если Суховей умер уже давно, почему лорд Востока ждал этого дня, чтобы отдать ему ленту?

Заметив его взгляд, наместник улыбнулся беззубым ртом.
-Простите, милорд. Яблоки в меду - моя слабость.

Ренгард улыбнулся. В огне свечей лицо старика и само походило на печеный плод - такое же желтое и сморщенное. Только зеленые огоньки глаз светились яркими, живыми искрами. Он вдруг вспомнил, что у принца Вегарда, этого юноши в плаще с застежкой-трилистником, были такие же глаза - изумрудные, с лукавыми огоньками на дне зрачков. Что бы проверить это, он еще раз взглянул на королевского сына - сейчас его лицо казалось бледнее, чем утром, но глаза остались те же, только глядели они чуть задумчивее.

Неужели мы все здесь похожи друг на друга? - подумал он. Странно, но эта мысль его почему-то беспокоила.

Он кинул взгляд на остальных лордов. Кейрон казался очень довольным, и не отрываясь смотрел на молодую певицу, поднеся к губам золотую чашу. Вайленд же выглядел скучающим. Он то и дело глядел то на обеденный нож, то на орехи в меду, то на пустое кресло во главе стола.

Ждет короля, не иначе. Вот только Великий Архон, кажется, решил оставить лордов пировать в одиночестве, даже не желая появится в зале.

Ренгард вдруг почувствовал, что веки его тяжелеют, а к телу подкатывает усталость. Может, это напомнило о себе перемещение на юг и то синее пламя, а может, это пир утомил его. Он еще раз окинул взглядом зал, незнакомые гербы - сломленный меч, жемчужную щуку, черного орла с золотой ветвью в когтях, два скрещенных рога, багровый глаз и синий корабль, увидел смеющихся рыцарей и пьяных купцов, которые ели сушеные фрукты, лица лордов, принцев и принцессы - увлеченные, скучающие и озадаченные, - и поднялся со своего места.
-Милорды, - негромко проговорил он. - Прошу простить меня, но я хочу выйти на воздух.

Диневал проводил его удаляющуюся фигуру понимающим взглядом - кажется, он тоже очень устал. Кейрон даже не посмотрел на него, а Вайленд отпил еще вина. На королевских детей Ренгард старался не оглядываться.

Выйдя из залы, он вновь оказался в окружном коридоре с круглым потолком, выложенном белым камнем. Из-за дверей все еще доносилось пение, но теперь оно стало приглушенным. Ренгард направился вперед, желая добраться до своих покоев.

Шаги его гулко отдавались здешней тишине. Кажется, все обитатели замка сегодня были на пиру.

Длинный каменный рукав привел его в просторную залу, открытые окна которой смотрели на королевский сад, цветущий внизу.

Здесь было так же тихо, как и везде, только слегка потрескивало пламя в железных ободах факелов, черных от копоти.

Неожиданно Ренгард различил в этом потрескивании еще один звук - негромкий, прерывистый, похожий на звон. Он прислушался.

Да, так и есть. Звук шел из-за высокого окна. Лорд Севера подошел ближе и, на мгновение задумавшись, осторожно перегнулся через проем.

Внизу, под окном, он с удивлением обнаружил балкон, увитый плющом. На перилах его сидел высокий и стройный, как клинок, юноша лет восемнадцати с веселыми голубыми глазами в окружении веснушек. Волосы его были рыжими, как огонь, а узкие красные губы беззвучно шевелились, будто он что-то шептал.

Он был одет в длинную накидку из самой грубой кожи серо-бурого цвета, кожаные сапоги, штаны из дешевого темного льна, а в руках держал большую гладкую лютню. Его тонкие пальцы время от времени дергали струны, и они дребезжали, издавая тот самый звук, что привлек Ренгарда.

Вдруг он перестал шептать и посмотрел на лорда. Рот его вытянулся в улыбке.
-Милорд... Вы покинули пир?
-Как ты узнал во мне лорда?
-Не узнал бы. Вас выдал белый лев.

Снова улыбка. Да, вышитый серебром зверь не появился бы на дублете обычного рыцаря.

Юноша не казался растерянным и не спешил учтиво кланяться, лишь только завидел его. Напротив, он был невозмутим и даже весел.
-Как твое имя? - спросил Ренгард.
-Хоук, милорд. Сенгер Хоук. Я оруженосец сира Гарена Лэйка.

На лице парня не было ни тени смущения.
-Лэйка?
-Да, милорд. Синий корабль на белых волнах. Он сейчас в зале, ест и пьет вместе со всеми.
-А что тогда ты делаешь здесь? Разве оруженосец не должен быть рядом со своим господином?

Юноша усмехнулся.
-У сира Гарена десять оруженосцев, пятеро пажей и еще трое чашников. Не думаю, что мое отсутствие кто-то заметит.
-Кажется, семья Лэйка довольно богата.

Хоук посмотрел на него слегка удивленно.
-На Западе все слышали о них, милорд. Они живут у Синего Брода, под боком у Архонов Островов. Их сокровищницы всегда полны, а войско...
-Наверняка больше моего?

Юноша расхохотался.
-Нет, милорд. Кто из нас может тягаться с северными наместниками?

Он отложил лютню и поднялся на ноги.
-А разве вам не нравится пир, милорд? Почему вы ушли?
-А разве оруженосец может спрашивать о чем-то у лорда без его повеления?

Парень снова ухмыльнулся, пожал плечами и ответил:
-Простите, если я сказал что-то не так. Не часто я вижу перед собой лордов. Потому и ушел - слишком там много знатных особ.

Ренгард хмыкнул. Оруженосец мало смыслил в том, как подобает вести себя со знатной особой, но при этом он ему почему-то понравился. Было в нем что-то похожее на Уэллоу в семнадцать лет - такой же невозмутимый и улыбчивый.
-А что ты пел?
-Пел? Ничего, милорд. Я просто вспоминал старую сказку. О сыне кузнеца, что сразил трех богов. Может, вы о ней слышали?

Улыбка его стала хитрой. Конечно, эту песню слышали все.
-Вне сомнения.

Ренгард достал из кошеля монетку и кинул пареньку - точь-в-точь как Кейрон на пиру.
-Возьми. Может, тебе она пригодится.

Паренек шутливо поклонился.
-Благодарю, милорд. Может, еще и свидимся.

Последние слова настигли Ренгарда, когда он уже шел вперед, в свою башню. Им вторила музыка лютни.

***

-Какой была она?

Атис шумно вздохнул. Вопрос, недающий покоя королю, прозвучал уже в третий раз.
-Черной. - отвечал он. - Высокой и черной, как дворцовые шпили. Она стояла на воде, где-то далеко-далеко, а я будто бы на берегу.

Архон обратил к нему холодные голубые глаза.
-И что произошло потом?
-Башня озарилась светом, а потом рухнула, испустив огромную волну. Она... - монах не хотел продолжать, но повелитель ждал. - Она сошла на город и смела все на своем пути - дома, деревья и мосты. Все обратилось в чёрную пыль за мгновение.

Государь отвернулся. Лицо его в отблесках языков пламени казалось восковой маской - бледной и равнодушной. В опочивальне было тепло, но Архон сидел у огня, закутавшись в белый мех по самую шею.

Кроме очага, здесь горело лишь три свечи на столике, да и те уже превратились в огарки. Вокруг них расплылись жирные лужицы застывшего воска.

Атис задержал взгляд на огоньках этих свечей - такие же горели в Храме Озарения, в котором он так давно отслужил свое последнее помазание. Ему тогда было тридцать пять, и клир пел свои песни, пока он опускал в воду купели маленького, трясущегося младенца...

Да хранит Аво этот замок и всех его обитателей, подумал он. Архоны как соколы - горды и своенравны, а в королевской спальне слишком много теней.
-Когда?

Атис вздрогнул. Кажется, государь уже давно смотрит на него. Он ведь уже говорил, что не знает... Или речь не о той страшной башне?
-Светлейший, я...
-Не называй меня так. Когда?
-Уильям, тебе нужно появится на пиру. Сегодня в городе праздник, столько гостей явилось к тебе в дом. Разве ты не слышишь музыку?
-Они подождут еще. - жестко оборвал Архон. - Мне нужно знать, Атис. Я твой король, и я приказываю тебе. Когда ты покинешь меня? Отвечай.

Беспокойство холодным комком сжалось внутри монаха. Перед глазами снова заплясали огоньки свечей, разгоняющие вязкий сумрак. Нет, он не может. Никогда.
-Никогда?

Похоже, последние слова он произнёс вслух.
-Я никогда не скажу этого, Уильям. Ты - мой король, но Его свет выше даров королей и лордов. Не ты явил мне тот день, и не тебе я открою его тайну.

Архон резко поднялся. В глазах его он увидел гнев.
-Атис, хватит. Мне надоело. Ты говоришь одно и то же, будто кукла в бродячем цирке. Я лишь хочу знать день, чтобы помочь тебе.

Он вздохнул и вновь опустился в кресло. Взгляд его сделался печальным.
-Я сделал, как ты сказал. Я назвал Марка своим наследником. Чего еще ты от меня хочешь?

Атис подошел ближе. Она давно думал об этом и говорил королю, но тот не хотел и слушать. Неужели сейчас он изменит решение?
-Я не хочу, Уильям, но так надо. Ты назвал наследника престола - не пора ли назвать наследника твоей тайны?
-Об этом не может быть и речи. Я никогда, слышишь, никогда не передам ЭТО кому-то из своих детей. Или ты возомнил, что раз я уже стар, как мир, то мне плевать на их жизни?

Аво, он не понимает, подумалось монаху. Он не видит... Не хочет видеть.
-Нет, Уильям, тебе не плевать. И потому я прошу тебя поступить правильно. Если то, что ты говорил мне - правда, мы все в большой опасности. Не потому ли ты обратился ко мне за советом, государь? Не от того ли ты не спишь ночами? За свою жизнь я отстоял три панихиды. В храм на отпевание приходили люди, и они молились. Молились об упокоении душ своих родных, что отправились в небесные чертоги. А я стоял рядом и слушал. Нет плача скорбнее, чем плач вдовы над телом мужа, и нет слез горше, чем слезы отца над мертвыми сыновьями. Ты любишь всех своих детей, я знаю. И потому ты должен доверять им. В них твоя кровь.
-Доверить своему сыну нести это проклятие? - горько усмехнулся король. - Ты жестокий человек, Атис, если веришь в то, что я это сделаю.

Мудрец смолчал бы или ушел, не сумев переубедить Архона. Но Атис мудрецом не был.

-Я верю в то лишь, что дает мне Аво. И его главный дар - это свет, что он пролил на будущее этой земли. Вегард должен испить из этой чаши, мой король. Я видел это во снах.

Сначала ему показалось, что правитель готов его задушить. Глаза его вспыхнули гневным огнём, а лицо стало жестче и злее.

Но вместо того, чтобы наброситься на монаха, он вдруг отвернулся и подошел к окну, распахнув ставни.

В комнату потянуло ночной прохладой с моря. Атис поежился, но не от холода.

Король долго стоял неподвижно, худой и бледный в лунном свете. А когда он повернулся, во взгляде его не было ничего, кроме тоски и мрачной решимости.
-Скорм бы побрал тебя и твои видения. - лицо его вмиг стало угрюмым. - Я поверю тебе, но этот раз будет последним.

Сказав это, он резко захлопнул окно и вновь опустился в кресло у камина, натянув меха до самой шеи.

Атис выждал с минуту, а потом развернулся и вышел из комнаты. Своего он добился, а о большем владыка сегодня не захотел бы и слышать. Да благословит Аво этот дом, ибо Архоны горды и своенравны, а в королевской спальне слишком много теней...

***

Когда за монахом захлопнулась дверь, он вздрогнул. Жар очага должен был согреть его, но Уилл только сильнее закутывался в мех. С полудня его знобило, и ни теплый камень, ни горячее пламя не могли справиться с этим холодом. Рана на груди ныла, и он боялся даже взглянуть на нее, а когда всё-таки решился, то за отдернутым пологом мантии его ждала желтая, как старый пергамент кожа, покрывшаяся черными прожилками. Она была сухой и смердила гноем, а глубокий шрам темнел и сочился чем-то склизким, стоило ему надавить.

Уилл пытался унять боль, но ничего не получалось. Рана только гноилась и воняла сильнее, а внутри неё он заметил нечто желто-бурое, как старая кость.

С самого утра он чувствовал, что что-то не так, и чем больше становились тени за окном, тем сильнее росли его опасения. Страх ледяной змеей скручивался у него внутри, заставляя его вспоминать о приближении ночи.

Спать было нельзя. Каждый раз во снах приходит Оно, чем бы это ни было. Приходит незримой сумрачной тенью и шепчет, шепчет, шепчет... Язык этот Уилл давно успел забыть, а может и не знал никогда. Он казался ему скрежетом паучьих лап о щербатый камень, скрипом ржавых петель, мышиным писком или шипением змеи - но только не словами, сказанными человеком. А хуже было то, что Оно являлось с болью и холодом. Каждую ночь - один и тот же сон. Черный туман, шепот и боль. Нет, спать нельзя... Нельзя...

Полено в камине с треском лопнуло, выпустив сноп золотых искр. Он вздрогнул.

Из-за закрытых створок дверей он слышал приглушенную музыку, стук посуды и смех, что бушевали внизу, словно буря. Сколько пиров он изведал за свою жизнь, но не один не собирал еще столько знатных гостей под одной крышей. Все эти лорды, рыцари, магистры, торговцы и наёмники прибыли в город на праздник, что сейчас зовется Днем Плодородия. На закате улицы осветились сотнями огней, барды и циркачи начали свои представления, а горожане просто ели, пили и танцевали на площади Мечей, забыв о времени. Они-то не знают... Никогда не узнают.

Он кинул взгляд на запекшиеся черные угли, что едва тлели, а рядом с ними - пылающее полено. Протянул руку к огню. Нет, нет, нет... Никакого тепла. Свет слишком яркий, слишком слабый, слишком горячий.

Он протянул руку к столу, туда, где стоял спасительный кувшин в темной жидкостью на дне. Пальцы его тряслись, и налить вино удалось не сразу.

Когда он поднес кубок к губам, то почувствовал, что слишком устал. У напитка был сладкий вкус и терпкий запах вишни, но густой, как кровь цвет напомнил ему о том, что давно уже ушло в прошлое. Свечи, холодный мрамор и темная вода... Нет, они не знают. Ничего не знают. Когда придет ночь, они уснут, а он не сможет. Не знают. Никогда не узнают.

Где-то в каменных лабиринтах замка послышались шаги. Торопливые, затем неспешные, а потом и вовсе увязшие в наступившей тишине. Он отставил кубок, натянул мех еще выше и вдруг зевнул. Тьма еще покрывала мир, а спать было нельзя. Нельзя, он не сделает этого.

Тепло, вот что ему нужно. Не сон, а тепло, жар, пламя... В замке было слишком холодно, а королевская опочивальня во мраке стала какой-то чужой и жуткой. Полено в очаге еще горело, но готово было лопнуть в любой миг.

Уилл посмотрел на кованую поленницу в углу. Пусто. Эти олухи забыли принести дрова, а все из-за проклятого пира. Сейчас они сидят там, внизу, и пьют его вино, жрут его мясо и смеются над его старостью. Да, так и есть. Нет света, нет тепла.

Он зевнул вновь. Усталость становилась заметнее, а спать было нельзя. Или можно? Он давно потерял счет времени, а оранжевое пламя свечей, которое он мог разглядеть, напоминало ему рассвет.

Да, да, это рассвет. Солнце скоро взойдет. Спать. Ему нужно поспать. Он слишком устал, а здесь слишком холодно и темно, но скоро лучи солнца осветят город, и тогда мрак уйдет. Уйдет холод. Уйдет ночь.

Руки его не слушались, но он всё же заставил себя скинуть мантию и встать. Его ноги онемели, а глаза ничего не видели в темноте, и пробираться к ложу пришлось на ощупь. Наконец он нашел кровать и с облегчением забрался в нее, закутавшись в одеяло.

Уилл уснул быстро, не заметив даже, что на небе не было ни одного луча солнца.

***

Когда он проснулся, в комнате было темно. Свечи догорели и потухли, очаг истлел.

Король поднялся. В опочивальню откуда-то тянуло холодом, и ему снова пришлось закутаться в белый мех.

Где же свет? - подумал он и неровными шагами приблизился к столу. Кувшин с вином все так же стоял на нем, но теперь оттуда смердило чем-то гнойным и тухлым.

Уилл колебался с минуту, а затем поднял сосуд и вылил жижу на пол. Вязкая темная лужа расплылась, как чернильное пятно.

Нужен свет. Да, больше света, чтобы хоть что-то увидеть.

Он начал всматриваться в темноту в надежде разглядеть огарки свечей, но дальше стола с кувшином ничего не было видно. Глаза его пытались привыкнуть к мраку, но не получалось.

И вдруг тьма зашипела и дернулась ему навстречу. Он отпрянул в сторону, не заметив, что толкнул на пол кувшин. Глина с грохотом разбилась, и черная вода вытекла наружу, источая гнилостный запах. Ужас тугим комком скрутился внутри него.

Из очага родилась тень. Она была почти прозрачной, но с каждым мигом становилась плотнее. На том месте, где должно было быть лицо, зажглись два белых огонька, и уставились на Уилла.

Не в силах что-то сказать, он смотрел, как тень стекает вниз, сливаясь с вязкой жижей на полу. Вонь стала сильнее.

Он с нарастающим ужасом смотрел, как черная вода течет к нему, как из стен и окон появляются другие тени. Они обступали его, а он не мог пошевелиться. Все они шипели как змеи, извиваясь и меняя форму. Их черные руки тянулись к нему, бесплотные пальцы трогали его за лицо, плечи, руки и ноги. Все силы покинули его, и даже страх исчез. Он перестал что-либо чувствовать и, казалось, даже не дышал.

Чья-то рука обхватила его за горло, чьи-то пальцы надавили ему на глаза, чьи-то зубы впились ему в кожу...

Но смрадный воздух вдруг стал гуще, и тени с воплями отскочили в стороны. Холодные пальцы исчезли, и слабое дыхание вернулось к нему.

Он открыл глаза. Черная жижа уже была повсюду, но в комнате стало светлее - тьма будто дозволила свету просочиться в свой мир. Но то был призрачный свет, неяркий и бледный. Он выхватывал из темноты лишь обрывки того, что недавно было королевской опочивальней - стены и потолок были залиты смердящей водой, мебель потрескалась и покрылась черной коркой, а мертвые тени все также стояли вокруг, но уже не тянулись к нему. Они все чего-то ждали, уставясь в очаг белыми огоньками глаз.

Вдруг остывшая зола с треском вспыхнула, - и тут же погасла. Из запекшихся углей тонкой струйкой вытекла тьма, и направилась прямо к нему, становясь все больше. Когда же она остановилась, то стала расти и выпрямляться, обретая черты человека.

Эта тень была выше других и не казалась прозрачной. Тело ее было клубящимся черным дымом, а внутри него тлело что-то красное, похожее на огонь. Она источала запах гари и разложения, мерзкий и удушливый.

Тень не двигалась. Ее дымное тело меняло цвет от пепельно-серого до угольно-черного, а красный огонь внутри то вспыхивал, то затухал.

Уилл смотрел вперед и не мог произнести не звука. Тишина вокруг стала такой же вязкой, как жижа на стенах, но тут лицо тени треснуло, как сухие дрова, и по нему разползлась трещина, из которой потек шепот - тихий и вкрадчивый. Сначала он был похож на скрежет паучьих лап, но через мгновение Уилл понял, что слышит язык людей.
-Ты нечист. Твоя плоть нечиста. Твой свет нечист. Ты затухаешь.
-Нет, нет, нет... - он хотел закрыть уши, но не получилось.
-Принеси мне их сердца. Их потроха. Их желчь.
-Что ты такое?
-Я просто хочу позаботится о тебе... Разве я не выгляжу, как твой отец? - паучий голос шуршал у него в голове. - Ты делал ужасные вещи. Неужели ты думал, что я ничего не знал? Неужели ты думал, что я... позволю это?

Уилл попытался дернуться, но напрасно. Голос тени держал мертвой хваткой.
-Ты забрал мою жизнь, король. Теперь ты правишь кладбищем.

Со всех сторон раздался призрачный хор:
-Нас рвет четвертую ночь. Мы пьем звуки, которые ты даришь нам. Плач твоих детей, бульканье порванных глоток... Спасибо за твое отчаянье. Твои глаза слепы.

Голоса слились в один протяжный вой:
-Ничего не говори! НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ!

Дымная тень прошелестела:
-Дети голодны. Ты станешь едой для них. Я верну свою судьбу, свою жизнь, свою смерть. Вор будет разорван, его кровь смоет свет, его тень покроет их кости. Кожа твоя осыпается, делая тебя открытым и пустым. Ты видишь мое лицо? ВИДИШЬ? Я - твоя...

Уильям собрал всю волю в кулак, дернулся в сторону и упал, лишенный сил. Дымные отростки склонились над ним, и мёртвые губы прошептали над самым его ухом:
-...скверна

Комната наполнилась истошными воплями, и он потерял сознание.

Перейти к главе 16